Джотто в итальянской литературе XIV в.

Джотто ди Бондоне еще при жизни достиг славы и пользовался большим уважением у своих современников. Данте говорит о нем в своей «Божественной Комедии», как о самом замечательном живописце его времени. Так же отзываются о нем Петрарка, Боккаччо и Гиберти. Еще при жизни великого художника Данте говорил в «Чистилище» (Х1, перевод Голованова):

Чимабуэ в художестве один
Был царь, но появился Джотто, — новый
В той области возникнул властелин.

Джотто был старшим современником Петрарки, судя по одному из писем поэта, он был знаком с ним лично. В тридцатые годы, живя и работая при дворе Роберто Неаполитанского, Джотто встретился с Боккаччо, жившим в Неаполе с 1323 года и также бывавшим при дворе.

По свидетельству Боккаччо, Джотто имел самую заурядную, невыразительную внешность, «маленького роста, безобразный». Трудно было поверить, «что природа скрывает в нем чудеснейшее дарование». «Джотто,— спросил его как-то один из друзей,— что, если бы теперь встретился с нами какой-нибудь чужой человек, никогда не видевший тебя… поверил ли бы он, что ты — лучший живописец в мире, каков ты есть?» (Боккаччо).

В новеллах того времени Джотто выступает как острослов и весельчак, задорный, жизнерадостный, почти озорной, всегда имеющий «словечко под рукой и острый ответ наготове» (Вазари), любивший сыграть злую шутку с заносчивым и жадным невеждой, и при случае допустить непростительную вольность по адресу Иосифа и Марии. Это не мешает ему быть великим человеком, который «по праву может быть назван одним из светочей флорентийской славы» (Боккаччо), «живописцем, не только превосходным, но и прекрасным, слава которого среди художников велика» (Петрарка).

С Джотто в памяти его современников связан совсем другой эпизод: однажды, когда он вышел на прогулку с друзьями, на него налетела и сбила его с ног свинья. Положение обидно комическое. Однако Джотто не растерялся, поднялся на ноги, отряхнулся и ответил остроумной шуткой - он признал, что виноват перед этими животными, ибо заработал благодаря их щетине тысячи лир, а сам «ни разу не дал им и чашки каких-нибудь остатков похлебки». Спутники Джотто рассмеялись и признали, что он мастер во всех семи свободных искусствах, что «ум таких даровитых людей, каким был Джотто», «отличается большой тонкостью» и что «слова его расцениваются даровитыми людьми, как слова настоящего философа». (Сакетти). В той же новелле довольно рискованная шутка художника, утверждающего, что Иосифа всегда изображают печальным, поскольку «он видит жену свою беременной, и не знает, от кого она забеременела»,

В другой новелле Сакетти Джотто стыдит ремесленника, требующего изобразить на щите его герб: «Пусть Бог тебя накажет; ты, должно быть, большая скотина; ведь если бы кто спросил тебя, кто ты такой, так ты едва ли бы сумел ответить, а ты являешься сюда и говоришь: — Изобрази мне мой герб».

Идеалом нового художника в «Декамероне» Бокаччо объявляется Джотто: он был первым, кто правдиво изобразил «природу» — «мать и устроительницу всего сущего». В мире потусторонней действительности, говорит Памфило, один из рассказчиков «Декамерона», не было ничего, чего бы Джотто «карандашом либо пером и кистью не написал так сходно с нею, что, казалось, это не сходство, а скорее сам предмет, почему нередко случалось, что вещи, им сделанные, вводили в заблуждение чувство зрения людей, принимавших за действительность, что было написано». Живопись Джотто такого рода реализмом все-таки не обладала, но Памфило имеет в виду здесь не реальный факт, а эстетический идеал. В течение средних веков художники, по словам Памфило, изображали мир искаженно потому, что они находились во власти ложных идей и представлений: они писали, «желая угодить скорее глазам невежд, чем пониманию разумных». Рассуждения Памфило о реализме Джотто перекликаются с заключением автора, в нем Боккаччо настаивает на том, что перу новеллиста «следует предоставить не менее права, чем кисти живописца», изображать тело во всей его телесности, а человека — во всей его человечности.